Я любил джаз, любил длинные плащи с высоким воротом, любил шляпы типа «трилби», в то время лишь коричневые и черные, но от того не менее привлекательные, любил носить с собой внушительных размеров сигары, и деловито их раскуривать, напряженно сдвигая брови и демонстрируя умственную деятельность. Но больше всего я любил черно-белые фотографии. Настолько, что на каждое свое дело я делал фотографии и складывал в отдельные альбомы. Был в этом какой-то особенный шарм… Все эти вещи будто олицетворяли ту эпоху, были ее духом и знаменем, заключались в ней и заключали ее и стали символом еще на долгие годы.
Я любил этот величественный пафос работы детектива и ее атрибутов, эти надменные взгляды в сторону обычных граждан, словно говорящие «я лучше и умнее вас, просто замолчите и слушайтесь». Сейчас от былого остались лишь альбомы с фотографиями, да черная шляпа поеденная молью.
Я закурил. Что же, вместе с моей молодостью, в то время ушли и хорошие сигары. Во рту горчило. Наконец, я решился полностью окунуться в воспоминания и подошел к старому комоду. Ободранный со всех сторон он выглядел жалко и непривлекательно, но содержимое его ящиков меня привлекало гораздо больше, нежели внешний вид. Выдвинув первый ящик, я обнаружил с десяток альбомов не менее потрепанных, чем сам комод. Краска на некоторых местах облупилась, обнажая пожелтевший картон, но названия, тщательно выведенные черной тушью, были все еще видны. Вот тут и «Бриллиантовая стюардесса 56-го», «Непокоренный моряк 72-го» и моя любимая «История детектива 64-го». При виде последнего я туманно улыбнулся, вспомнив Арта и его жену. Было время… Я был весьма поэтичен в названиях своих альбомов, но более серьезен в работе. Я затушил свою сигару, я не хотел, чтобы все кончилось так быстро.
Быстрым движением закрыл этот ящик и скользя пальцами по потускневшему лакированному покрытию комода, открыл последний. Нераскрытые дела. Забытые люди, забытые истории, уже никому не интересные, но лишь в моей голове загадки их преступлений все еще жили, заставляя работать шестеренки в мозгу, вновь и вновь вспоминать и прокручивать события. Я выбрал самое загадочное. Без надежды, без стремления. Просто хотел посмотреть фотографии и снова ощутить такое родное чувство ностальгии.
Альбом был не такой старый как все остальные, сверху он был обшит темной кожей, а на уголках поблескивал тусклый металл, прибитый несколько неравномерно. Я с осторожностью, свойственной человеку несущему хрустальную вазу из королевского сервиза, взял альбом в руки и медленно двинулся к креслу. Все окна в крошечной квартирке были закрыты, отчего было немного душно. Я чувствовал это весьма отчетливо, но открывать ничего не собирался.
Удобно расположившись в кресле, я открыл альбом, нежно водя пальцами по шершавой и неровной поверхности бумаги. К бумаге были приклеены черно-белые фотографии людей, в основном женщин с места преступления. Фотографии были немного мутные, нечеткие, или это у меня в глазах расплывалось… Я разглядывал все. Разглядывал и вспоминал.
Вечер. За окном хлещет дождь, а в участке почти никого нет - все разошлись по домам, я пил на своем месте горький кофе. Дома меня уже никто не ждал. Раскачиваясь в своем стуле я пристально смотрел за окно, наблюдая как капли падают и разбиваются об асфальт на тысячи мелких хрустально чистых слезинок. Этот монотонный шум дождя меня успокаивал… И неожиданно из моих мыслей меня вырвал звонок. Я спохватился и поднял трубку.
Много незнакомых увлеченных лиц выглядывали из своих домов, но выйти под ливень и насквозь промокнуть не решались. Мне было все равно, моя шляпа закрывала голову от дождя, а плащ прикрывал тело от ледяного ветра и тысяч каплей, которые впиваются в кожу словно острые иголки. Мое сердце стучало быстрее обычного, было жутко. Глупо, конечно, пугаться такой погоды, но со мной никто не поспорит, что в такое время происходят самые ужасные вещи и самые страшные преступления.
Привычный запах старых вещей в квартире уже перебивал другой. Быстрее, чем я думал.
Молодая девушка смотрела на меня с отчаянием в глазах. Этот взгляд преследовал меня до сих пор, ведь я так и не смог помочь несчастной. В тот день был день рождения ее сестры, с которой они жили у одной старушки, приютившей их. Бабушка занималась благотворительностью и по доброте душевной приютила двух бездомных сестричек, которые блуждали по району в поисках еды и крова. На праздник пришло много гостей: друзей «Ма», как ласково они называли старушку. Когда гости разошлись, сестры сидели на диване и делились впечатлениями от праздника, когда одна отвернулась к окну на несколько секунд, а повернувшись она увидела, что ее сестра уже не дышала.
Я думал, что это яд, но эксперты в один голос твердили, что нет такого вещества, которое убьет человека за несколько секунд и не оставит следов. Я верил им, мне ничего более не оставалось.
Через несколько дней то же самое произошло и с другой сестрой. Мне было жаль бедных девочек и жаль старушку, у которой из-за этого не выдержало сердце. Но я ничего не мог сделать, мы обыскали весь дом в поисках хоть каких-то улик, но не нашли ничего. Мы допрашивали всех, даже Ма, но так ничего и не узнали.
Я сидел в кресле, у меня кружилась голова, а к горлу подходил мокрый и липкий ком, дышать было все труднее. Я смотрел в мутный блеск глаз сестричек на фотографии. Я нашел это фото под диваном в их квартире и забрал себе, для альбома. Они были красивыми, и могли бы стать успешными и обзавестись семьей, но судьба почему-то решила иначе. Мне было жаль, очень жаль их. Не только потому что они умерли, а потому что о них больше некому помнить, кроме меня. Они забыты всеми. Как и остальные люди в моих альбомах. Как и я. Все мои друзья и коллеги умерли, я остался один. Не осталось и следа от моей блестящей карьеры и пафосных нарядов. Только эти черно-белые фотографии. Со временем они превратятся в пыль и разлетятся по ветру и больше никто и ничто не сохранит о них память.
Глаза стали влажными. Может от боли в душе, может от резкого запаха газа, но это было сейчас неважно. Слезы потекли так легко, будто я снова стал мальчишкой всегда готовым расплакаться.
Глаза слипались, а в голове становилось все мутнее и мутнее, я чувствовал как сознание медленно ускользало от меня, но я даже не пытался уловить его, просто отдаваясь невидимому потоку несущему меня.
Раз. В голове проносится какая-то мысль, которую я едва успеваю ухватить. Два. Не убийство, самоубийство. Я не могу больше ничего словить из потока проносящихся передо мной мыслей. Словно тону в темноте. Три.
Я так решила сразу, как прочла. Единственный участник, который знал, что делать с темой, чтобы развить ее до рассказа, а не до мемуаров.
